Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

Мимо иногда проплывали суда, но никому не приходило на ум углубиться в лабиринт между скалами, окружавшими островки, к которым в то время еще не приставали ни яхты, ни катера. Сюда заплывали лишь рыбаки, но и те к берегу не приближались, а на островки уж тем более не высаживались. Ночью Мильявакка иной раз видел огни рыболовных судов, но утром море всегда было пустынным.

Близилось рождество, а в доме его еще царил траур.

Дирче, его дочь, почему-то была уверена, что в полночь, когда дон Карлетто начнет служить в доме рождественскую мессу, отец непременно объявится. Но и в рождественскую ночь в двери и окна огромной виллы стучал лишь ветер.

— Этот ветер пронесся по всему свету, — сказал в своей проповеди дон Карлетто, вдохновившись яростным завыванием, доносившимся даже до капеллы, — и где-то он наверняка овеял лаской лицо нашего дорогого синьора Париде. Господь вернет его нам, я в этом убежден.

Однако в новом году вместо Мильявакки впервые в истории «Фульгора» появился судебный исполнитель, который конфисковал несколько машин — из-за неуплаты денег одному из поставщиков. Дела были плохи, под стать погоде — до самого февраля шел снег и дул сильный ветер.

Мильявакка на своем островке прекрасно доживал зиму, весьма, впрочем, короткую — в начале марта появилась свежая зелень. У главы «Фульгора» — он все еще числился главой, ибо никто не решался официально объявить его умершим, — отросли длиннющая борода и волосы по плечи. Одетый в козью шкуру, он был похож на троглодита. На ноги он надевал самодельные башмаки, тоже из козьей шкуры.

Весенние бури лишили его шлюпки, которую ударом ветра разбило о скалы. Мильявакка был этому даже рад — теперь он и вовсе оказался отрезан от внешнего мира.

Вдали порой проплывали корабли, и рыбаки нередко даже днем бросали якорь в нескольких милях от острова.

Однажды утром, когда он с холма, с высоты своих владений, любовался морем, он увидел, как, обогнув залив, рыбацкое судно подошло с севера к островку и встало на якорь в маленькой бухточке, единственном доступном месте для швартовки. Три человека подплыли на шлюпке к берегу. Мильявакка спрятался в лесу, чтобы незаметно наблюдать за пришельцами. Все трое шли на некотором расстоянии друг от друга, обследуя подряд все расщелины. Один из них спугнул стадо коз с козлятами. Подбежали двое других, и началась охота на животных. Поймав козлят, пришельцы их связывали и относили к шлюпке.

Когда Мильявакка увидел, что эти трое добрались до его хижины, он вышел из леса и в своем одеянии троглодита предстал перед ними.

— Это не дикие козлята, — сказал он. — Я развожу их для пропитания. Живу я на острове с согласия владельца и плачу арендную плату.

Это было неправдой, но трое охотников ему поверили и возвратили пойманную добычу. И даже спросили, не нуждается ли он в чем-нибудь.

— Ни в чем, — ответил Мильявакка. — Только бы меня оставили в покое.

Один из троих, молодой студент, присоединился к браконьерам лишь ради забавы. Он отошел в сторонку и сделал несколько снимков.

— Мы из Ливорно, — сказал старший из троих. — Каждый год весной мы приплываем на необитаемые острова Сардинии, ловим этих животных и потом продаем мясникам. Но вы-то что здесь делаете? Живете тут один?

— Я из Милана, — ответил Мильявакка. — У меня был магазин, но я его продал и приехал сюда жить. Пробуду тут год-два, а может, и навсегда останусь.

Рыболовецкое суденышко уплыло, и Мильявакка вновь ощутил себя хозяином острова. Теперь стало ясно, что никто не интересовался этим клочком земли. Владелец, если только он имелся, оставил островок во власть коз.

Студент, принимавший участие в «разбойничьей» экспедиции, вернувшись в Ливорно, показал друзьям фотографии, сделанные на островке, и поведал им о встрече с дикарем.

— Самый настоящий троглодит. Сардинский абориген, — сказал он. — Последний потомок тех, кто жил в нурагах.[14]

Среди группы слушателей был один журналист. Он долго разглядывал фотографии, а потом воскликнул:

— Да это же Мильявакка! Я ведь до прошлого года работал в пресс-центре «Фульгора». Хотя он отрастил бороду, но клянусь: это Мильявакка. Да знаешь ли ты, — обратился он к студенту, — что тебе привалила великая удача. Тому, кто его найдет, обещана награда в триста миллионов. Он исчез год назад, и семья его повсюду разыскивала.

Студент и бывший служащий «Фульгора» договорились снова побывать на острове, чтобы не упустить добычу.

Вместе еще с одним приятелем, у которого был большой парусный баркас, они совершили повторное путешествие. Студент, кроме фотоаппарата, запасся еще и магнитофоном.

Высадившись на островке, они направились в глубь леса, ориентируясь на удары топора. Вскоре они увидели Мильявакку, который очищал ствол могучего дерева.

— Что вы делаете? — спросил его бывший служащий, который для маскировки отрастил бороду и надел большие черные очки.

— Течением прибило к берегу этот ствол, — мрачно ответил Мильявакка. — Хочу выдолбить из него пирогу.

Студент, тоже замаскировавшийся до неузнаваемости, делал один снимок за другим. Но вскоре ему пришлось спрятать фотоаппарат — очень уж грозно поглядел на него Мильявакка.

— Убирайтесь отсюда, — приказал он. — Это мой остров, и нечего на нем высаживаться. А вы что снимаете? Чего не видали?! Проваливайте живо! Чтоб духу вашего тут не было!

Путешественники, извинились, попросили разрешения набрать бидон воды, вернулись к баркасу и уплыли.

Две недели спустя студент и бывший служащий «Фульгора» приехали в Брианцу и явились к синьоре Мильявакка.

— Мы нашли вашего мужа, — сказал студент и вынул несколько фотографий.

Синьора Амабиле долго их разглядывала, но сомнения не исчезали. Неужели этот бородатый дикарь в овечьей шкуре и есть ее Париде? И что он там делает, да еще с топором в руках?

— Это, — сказала она, — какой-то пещерный человек, а не мой муж.

Тогда студент молча вынул из кармана крохотный магнитофон, поставил его на стол и нажал клавишу.

Шум, скрип, а затем отчетливо послышался голос Мильявакки: «Течением прибило к берегу этот ствол…»

— Он или не он? — спросил студент.

Синьора Амабиле застыла, словно в столбняке. Студент снова нажал на клавишу. «А вы что снимаете? Чего не видали?! Проваливайте живо! Чтоб духу вашего тут не было!»

— Это он! — закричала Амабиле. — Это он! Жив, жив!

— Жив и здоров, — подтвердил студент. — Но находится очень далеко отсюда, а где — только нам известно. Мы уходим, но вскоре с вами по телефону свяжется наш адвокат насчет выплаты вознаграждения, он и сообщит вам все данные о местопребывании вашего мужа.

С этими словами они ушли. Синьора Амабиле не успела даже никого позвать, как они сели в малолитражку, стоявшую у ворот виллы, и умчались.

— Это было словно во сне, — рассказывала потом синьора Амабиле сыновьям. — Это он, точно он! Полуголый и с топором в руках. Они записали на магнитофон его голос. Должно быть, он на одном из островов Полинезии.

— На фотографии были видны пальмы? — спросил Пуччи.

— Нет, — ответила синьора Амабиле. — Но лес был. А на другой фотографии — море вдали. И сам он с седой длиннющей бородой и с волосами до самых плеч. С виду дикарь, но это был он. Потом я услышала его голос. Он говорил: «Убирайтесь отсюда. Это мой остров!»

— Но ты хоть номер машины запомнила? — спросил Ико.

— Нет, — в отчаянье ответила синьора. — Я так растерялась!

Обещанный телефонный звонок не сразу, а лишь через несколько дней подтвердил достоверность сообщения двух молодых людей. Процедура вручения денежной награды была согласована между адвокатом и доктором Каллигарисом, генеральным директором «Фульгора». Он поехал в Ливорно и в обмен на триста миллионов лир получил точные сведения о местонахождении островка, фотографии и пленку с голосом Мильявакки. Студент и его друг журналист предложили свою помощь экспедиции, которую готовили для поимки нового Робинзона.

План был прост: закамуфлировать яхту «Коринна II», оснастив ее бушпритом и перекрасив в черный цвет. Кроме капитана и двух матросов из Ливорно, на ней поплывут доктор Каллигарис, синьора Амабиле, Дирче, Ико и Пуччи, синьорина Каластретти, дон Феличони, доктор Гриффони, Лилли и Лолли, Таска, студент и ливорнский журналист. И еще некоему Поцци, тренеру по дзюдо, поручалось усмирить Мильявакку, если он окажет сопротивление.

Мильявакка, когда его с помощью какой-нибудь уловки заманят на борт, не узнает никого из своих, так они будут загримированы. Потом в открытом море, сбросив фальшивые бороды и парики, они все вместе предстанут перед ним. При виде стольких близких ему по закону и по душе людей он не устоит и наверняка вернется домой.